ЛИРИКА
       МОЛОДОГО
                             ПОДПОЛКОВНИКА
ВИСЛЯНСКОГО ВИТАЛИЯ ВЛАДИМИРОВИЧА
Главная страница
Меню сайта

Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
WMlink.ru - рекламный брокер Проверка тИЦ и PR

Форма входа

Поиск

Get Adobe Flash player
Приветствую Вас, Гость · RSS 19.03.2024, 06:01

ЗАРИФМОВАННАЯ БЕССМЕРТНАЯ ГОГОЛЕВСКАЯ "НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ"



Бывало в детстве, после жаркой баньки,
Душою погружаясь в волшебство,
Мне снились: хутор тот, что близ Диканьки,
Веселые колядки, Рождество.
По руслам узких улиц стайки люда
Снуют, искрится пышный лунный снег.
И хуторяне с жаждою на чудо
Роняют в ночь душевный звонкий смех.
По хутору гуляют прибаутки,
Веселых песен дерзкие слова.
И полюбовно на любого шутки
Качали свои жесткие права.
Вовсю кипят обычные колядки.
Неудержима хуторянов прыть.

Но месяц черт ворует без оглядки,
Чтоб кузнецу Вакуле досадить.
И звезды пряча в рукава во мгле,
Не предаваясь всевозможным "охам",
Как подобает ведьме на метле
В трубу влетает бодрая Солоха.
И следом черт, надеясь на успех.
В ее избе просторно и уютно.
Он был всегда любителем их тех,
Кто рыбку ловит даже в луже мутной.
В кармане месяц краденый несет.
Готовый на веселие и ласки,
Взаимности черт от Солохи ждет,
Заигрывая с нею без опаски.
Но, передумав, вылетел в трубу,
Чтобы поднять немыслимую вьюгу,
Бросая снег на каждую избу,
Сугробами покрывши всю округу.
По конурам забились все собаки
В нешуточный и ветреный мороз.
Отправился Чуб с кумом в гости к дьяку,
Тря жесткою рукой замерзший нос.
Звереет вьюга. Не видать дороги.
Ну и погодка! Настоящий ад!
В сугробах постоянно вязнут ноги.
И мысль приходит повернуть назад.
Про землю будто позабыли боги.
От злой метели по лицу слеза.
И Чуб теряет кума по дороге.
Такая темь, хоть выколи глаза.
Кум выпить не дурак к шинку подался,
Душевную рассеять маяту.
Случилось то, чего он опасался:
Без грошей капли не изведать рту.
"Вот я и дома", - думал без сомненья
Чуб, снег сдирая с мокрого лица.
"Кто это там?" - он слышит с удивленьем
Ему знакомый голос кузнеца.
И несколько ударов в грудь и спину
Таких, что белый свет ему не мил,
Как будто кто-то мощную дубину
На его тело злобно опустил.
Хожденье в темноте всегда чревато.
С метелью запорошенным лицом
Избит был на пороге своей хаты
С рождения могучим кузнецом.
Урчало в животе, как гимн гороху.
Катило время к девяти часам.
"Пойду-ка я проведаю Солоху", -
Решает Чуб, ушибы почесав.

Страдающий давно душевной раной,
За поцелуй жизнь подарить готов,
Стоит кузнец Вакула пред Оксаной,
Красавицей, любимицей богов.
С Вакулою ей, хохотунье, скучно.
Доносится колядок гул живой.
И он, душой расстроенный и тучный,
Плетется переулками домой.
Черт, вьюгу сотворив, спеша влетает
Через трубу к Солохе на постой.
Но в спешке месяц краденый теряет.
И хутор обретает вновь покой.
Между людьми всегда бывают стычки.
Но меж собою избегая драк,
Солоху навещали по привычке
И Чуб, и голова, и пылкий дьяк.
Все тяготели к этой знойной бабе,
Достойнейшей мамаше кузнеца.
И у нее, как в генеральном штабе,
Продумано все было до конца.
Любой мужик к ней забежать старался
Прямо с дороги чарку осушить.
И каждый кузнеца лишь опасался:
Тот был суров и не любил шутить.
Она всех непременно принимала.
И каждый думал: это дань ему.
Но и сама она еще не знала
Прильнуть с любовью нежною к кому.
Солоха черта принимала сносно, 
Авось и этот пригодится плод.
Заигрывала с ним и не давала
Решительный для черта поворот.
Но кто там в дверь стучится так упорно?
Солоху кто-то хочет навестить.
В мешок черт забирается проворно,
Присутствия следы чтоб замести.
Заслышав шум и голос неги томный,
Забраться черт в мешок успел едва.
Как на пороге мощный и огромный
С улыбкой появился голова.
Солоху обожал он, но нежданно
Вновь в двери стук, и страсти утоля, 
Она, его окинув взглядом странно, 
Упрятала в мешок из-под угля.
И голова - добротный и объемный,
Усердно проявляя свою прыть,
Зарылся с головой в мешок огромный,
Лишь только б пребыванье свое скрыть.
Всего нельзя предусмотреть заране,
Мешок был сух. Сиделось без помех.
Когда б об этом знали хуторяне,
Они б подняли эту власть на смех.
Явился дьяк. Была на то причина.
Не раз, не два он у нее бывал.
И не дай бог дошло б до половины,
Он в тот же миг ни мало б потерял.
Когда меж ними возникала ссора
И страсти накалялись до вражды,
Она рвала волосья без разбора
И с головы и с тощей бороды.
Но все равно проученный в избытке
Карающей рукой своей жены,
Ей изменял и своим нравом прытким
Искал любовь и ласк со стороны.
Бороться в жизни невозможно с роком,
Который недоступен и не зрим.
И Чуб к Солохе будто ненароком
Стучится в двери, нежностью томим.
"Голубка, спрячь!" - и замер, как могила.
Солоха страстной просьбе дьяка вняв,
В другой мешок его определила,
Где он сидел, дар речи потеряв. 

Чуб для Солохи важным был клиентом:
Зажиточен, вдовец, шутлив и смел.
Среди других был главным конкурентом
На близость с ней, которой он хотел.
И Чуб вошел, отведав чарку водки,
Сказал Солохе: "Дверь иди запри".
Вдруг пот его прошиб, но не от сотки,
Он слышит зычный голос: "Отвори!!!"
Кузнец! Схватился Чуб за капелюхи.
"Солоха! Мать! Куда захочешь, спрячь!"
Его людей не тяготели слухи,
Кузнец ему страшней был, чем палач.
Войти в такое трудно положенье,
А он за жизнь в каких лишь не бывал,
Но это для него, как то сраженье,
Которое не начав, проиграл.
Отчаявшись, Солоха побелела
И, растерявшись, Чубу дала знак,
Чтобы казак решительно и смело
Залез в мешок, где затаился дьяк.
Вошел кузнец, не говоря ни слова,
Могучий, молчаливый, не в себе.
И, глянув на мешки почти сурово,
Подумал, что не место им в избе.
Метель унялась. В светлом небе звездно.
И перестало в хуторе мести.
И он решил, пока не очень поздно
Мешки из хаты в кузницу снести.
Тяжелые мешки взвалив на спину,
До кузни донести своей не смог.
Он видит колядующих картину, 
Тянущихся со смехом вдоль дорог.
И страсти тонкий голос незабвенный,
Врываясь в уши, его сердце жжет.
И этот смех, душой благословенный,
Был для него всегда, что майский мед.
"Достанешь черевики, замуж выйду
Без проволочек, искренне любя.
Отец забудет бывшую обиду,
Меня благословляя и тебя!"
В его глазах колядок меркнут лики.
Звучат слова Оксаны, как приказ.
Но как достать с ног царских черевики?
Не лучше ли убраться с ее глаз?
Расстроенный насмешкою, в итоге
От страсти не осталось и следа.
Мешки оставив прямо на дороге,
Он брел, совсем не ведая, куда.
И за плечом один мешочек малый.
В нем что-то шевелилось. И порой,
Кузнец, душой разбитый и усталый,
Качал с расстройства буйной головой.
Куда бреду? Зачем? Какой здесь выход?
И этим озабоченный слегка,
Взобравшись на порожек робко, тихо,
Он, дверь открыв, вошел до Пацюка.
Пацюк пузатый, запорожец бывший,
Был не последним в хуторе лицом.
И забавлялся, брюхо отпустивши,
Горилкой, брагой, иногда винцом.
Любил поесть (имел такую слабость)
Вареники, галушки, пироги.
А без еды и жизнь была не в радость, 
А хуторяне - сущие враги.
От всех болезней помогал леченьем,
Советам время уделял всегда.
Хотя все знали: главным увлеченьем
Для Пацюка была добротная еда.
И той и этой православной ночкой
Желанием покушать плотно жил.
Разъевшись, став тяжелой круглой бочкой,
В дверь своей хаты еле проходил.
Кузнец вошел и на пороге замер.
И промелькнул в его глазах испуг.
Такой не каждый выдержит экзамен.
Пацюк галушки уплетал без рук.
Не изменяя в помыслах себе,
Дань отдавая полу, а не стулу,
Сидел и ел в натопленной избе,
Вниманием не балуя Вакулу.

Весь с головой уйдя в процесс еды,
Он перешел к вареникам с сметаной.
Вареник, не измазав бороды, 
В рот отправлялся, скрытый жгучей тайной.
И чтобы объяснить прихода суть,
Чтобы Пацюк мог в просьбе разобраться,
Он просит указать кратчайший путь,
Которым можно к черту подобраться.
Процесс еды не мог тот прекратить.
Он промычал, едва моргнув очами:
"Тебе не нужно далеко ходить,
В мешке имея черта за плечами".
Мороз подрал по коже кузнеца.
Обрадовавшись этой важной птице,
И, выпустив на волю сорванца,
Велел везти его к самой царице.
И черт, отдавшись воле и азарту,
Забыв про боль и временный испуг,
По небу необъятному без карты
Его доставил срочно в Петербург.

Примчавшись в город на Неве великий,
Оставив за спиной леса, поля,
Достанет он Оксане черевики,
Ее желанье жажды утоля.
Вот девушка одна с улыбкой нежной,
Рукой снимая иней со щеки,
Вдруг замечает на дороге снежной
Огромные, тяжелые мешки.
Их не снести. Здесь требуются сани.
Толпа, смеясь, за санями бежит.
"Свезем мешки Вакуловы к Оксане,
И там посмотрим, что же в них лежит".
Вдыхая, дьяк терпел все неудобства
И на свой счет острот не отпускал.
А голова, наверно, от обжорства
В другом мешке по временам икал.
Кум, выйдя из шинка, бредет домой,
Жидовку полоская сочным словом.
Мешки завидя прямо пред собой,
Решает поживиться на готовом.
Но надо же такому подфартить!
И кажется ему чудесный вечер.
Да вот беда: не может он взвалить
le="padding-bottom:3px;">Мешки на свои худенькие плечи.
Он видит, что плетется мимо ткач,
И предлагает выгодную сделку:
Снести к нему вдвоем весь этот харч
И сдать в шинок, меняя на горилку.

"Жена ушла, к утру должна явиться,
Ее домой метлою не загнать".
На хуторе все знали эту птицу,
Что от нее хорошего не ждать.
"Кто это там?" - знакомый слышен голос.
Когда? Откуда ее черт принес?
Поднялся дыбом у обоих волос.
На мужиков глаза зловеще пуча,
Рукою твердой по мешку скользя,
Она решает: это редкий случай
Такого в жизни упустить нельзя.
И воздух для нее казался сладок,
Да по-другому не могло и быть:
Такой мешок объемистый с колядок
Ей непременно надо приобщить.
"Да вон пошли! Не заперты ворота!
О чем еще мне с вами говорить.
Мешок чужой. Украли у кого-то.
И хочете добро в шинке пропить?"
И кум, глаза в свою подругу вперив,
Решает без раздумий и суда,
Не выскочить пока не поздно в двери,
В которые с ткачем вошли сюда.
Средь женщин - она редкий самородок,
Терзает хутор ее жесткий нрав.
Она ткача "ласкает" подбородок
И он летит, чуть ноги не задрав.
Ткач, от удара дерзкого опешив,
На кума устремляет злобный взор,
Мозолистой рукой скребя по плеши,
Вступает возмущенно в разговор:
"Нельзя с мешком расстаться, хоть ты тресни!
Мужской характер надо проявить!
Что нам ее надуманные песни?
Пора бы нам ее угомонить!"
От передряг ослаблена веревка.
И прерывая разговор живой
(Закончилась случайная парковка)
Страстей их нарушает Чуб прибой.
И вылез он без страха и волненья,
Собравшимся присутствие явил.
И кум, остолбенев от удивленья,
Разинув рот, чуть ус не проглотил.
"Что славную вам выкинул я шутку?
Ту, кум, не думай, что уже я пьян!"
И, взяв куму доверчиво за руку,
Ей прошептал: "Внизу мешка - кабан:
Для прошлого возврата нет обратно, 
Отдавшись невезенья полосе,
Вылазит из мешка дьяк аккуратно,
Опознанный во всей своей красе.
От удивленья Чуб разводит руки.
Не мудрено в такой мороз вспотеть!
Не умереть теперь ему со скуки
Сегодня, завтра, послезавтра, впредь.
И потрясенный Чуб у своей хаты.
В нее, второго не найдя мешка,
Смеясь, шутя, задорные девчата
Свезли в санях к Оксане мужика.
"Немало всем достанется на ужин!" -
Разносятся по комнате слова.
Но из мешка вдруг выползает дюжий,
Крехтя, на четвереньках голова.
Такого Чуб не ожидал подвоха,
Увидя, как вылазит голова.
Он про себя мычал: "Ай да, Солоха!
Дородная и тертая вдова!"
И он был удивлен других не мене.
В мешки за час какой-то усадить...
И голову мысль точит об измене.
Каким умельцем в жизни надо быть!
Смущенный голова спросил у Чуба:
"Как на дворе? - запудрить чтоб мозги. -
Морозец есть, - и как было не глупо
Продолжил. - "Чем ты мажешь сапоги?"
"Да дегтем лучше, нет доверья смальцу.
Ну, Чуб, прощай!" - и вышел не спеша,
Оставив размышления страдальцу,
В которых разрывалася душа...
"Ты к запорожцам отвези сначала," - 
Вакула черту отдает наказ. - 
Царица их еще не принимала.
"Мы с ними к ней приедем в самый раз".
Черт все творит, что только в его силах.
И вот они средь царственных палат,
С улыбкою царица входит милой,
Сверкает волей ее добрый взгляд.
"Чего ж хотите вы?", - Екатериной
Для запорожцев ставится вопрос.
И валится кузнец, сгибая спину,
Ей в ноги, чтобы высказать запрос.
У запорожцев ужас сводит лица,
Как будто повязали их враги.
Вакула просит у императрицы
Любимой обувь с царственной ноги.
Что просьба для людей такого рода?
Красивая и статная собой
Царица знает, что такое мода
Для женщины и девушки любой.
С улыбкой лучезарною и нежной
Велит покорным слугам принести.

И вот кузнец равниною безбрежной
На быстроногом черте вновь в пути...
"Чтоб мне на этом месте провалиться! -
С рождения на язычок остра,
Вещает остроносая девица. - 
Повесился кузнец еще вчера!"
"Вот те на!" - ткачиха возражала, -
Он в прорубе глубокой утонул!"
"Да лучше бы ты рта не открывала,
Сознавши пред дьячихою вину.
Дьяк твердую к тебе пробил тропинку
И каждый вечер нежится с тобой".
Так бабы бурно начали разминку,
Сцепившись в перепалке меж собой.
От пересудов заштормило хутор.
У каждой хаты слышен их прибой.
Известно стало всем уже под утро:
Исчез Вакула. Кто тому виной?
Быстрее ночи черт нес кузнеца.
Он мигом оказался возле хаты.
Пропел петух, проблеяла овца,
Домашний пес махнул хвостом мохнатым.
Кузнец зевнул, уставшие бока
В душистое упрятав быстро сено,
Потом задал такого храпака,
Что закачались, будто в страхе, сени.
К обеду вся усталость унялась.
Взяв башмаки и всякую обнову,
Вакула Чубу доверяет власть
Над собственной душой на все готовый.
И Чуб, обид своих не вспоминая,
На примиренье с кузнецом готов,
Солохе вероломства не прощая,
Сказал: "Ну, что же, присылай сватов!"...

Прошли года и на стене церквушки
Изобразил Вакула черта вид,
И черт в аду, со зла прижавши ушки,
Ругал Вакулу, на чем свет стоит.
И если вдруг ребенок станет плакать
У мамы отчего-то на груди,
Мать говорит: "Смотри, какая кака
Написана! Господь не приведи!"
Дитя, увидя черта образину,
Готов от страха умереть,
Вмиг забывает слез своих причину,
Не уставая на него смотреть...
В небытие ушла чудес эпоха,
Колядок незабвенных торжество,
Но память будят: добрая Солоха,
Кузнец, Оксана, ночь на Рождество.
С тех лет событий промелькнуло много
Не только в жизни, но и в разных снах.
Но до сих пор мне повествует Гоголь
О незабытых сердцем вечерах.

       

...
Бесплатный хостинг uCoz