Мне помнится донской станицы быль, 
Отравленная горечью разрухи, 
Степных просторов ковыли и пыль, 
Голодные детишки и старухи, 
И женщина, сошедшая с ума, 
Безумная, красавица по виду. 
О ней, больной, писать можно тома, 
Про ее боль и горькую обиду. 
В ней дотлевала жизненная страсть, 
Не ставшая для женщины позором. 
И местная беспомощная власть 
Ей не была ни властью, ни укором. 
В ней жгучие глаза оттенены 
Ресницами нежнейшего отлива. 
Мы все были когда-то влюблены 
И, может быть, по своему счастливы. 
Клубились в них и нежность, и печаль, 
Виденья неизведанных событий. 
Волос плескались волны по плечам, 
Волнуясь на груди ее открытой. 
Я в снах бежал на самый край земли, 
Душевную испытывая негу. 
Ее же беды дружно запрягли 
В военную разбитую телегу. 
Был потрясен весь до безумья мир, 
Что наша еще песенка не спета. 
Что жили мы без хлеба и квартир, 
В сырых землянках, как кроты, без света, 
Что бабы за детей своих дрались 
До смертного последнего аккорда, 
Что зорями проклевывалась жизнь 
И человек в ней оставался гордым.